Сергей Голлербах. «Кража личности»

Кражей личности, по-английски identity theft, мы называем сейчас кражу номера кредитной карточки, страховки или засекреченного телефона. Конечно, фальшивые паспорта и всякого рода документы относятся частично, к этой же категории.

Кражей личности надо назвать и самозванство. У нас в России были Гришка Отрепьев, Емельян Пугачёв, а в двадцатом веке на Западе появилась лже-Анастасия, якобы чудом спасшейся от расстрела в Екатеринбурге великая княжна Анастасия. Её даже частично признавали, хотя её настоящая фамилия была Андерсен. Почему я об этом пишу? Потому, что, странным образом, кража личности существует и в изобразительном искусстве, во всяком случае по мнению многих людей. Мы все знаем, что у людей в странах Третьего мира существует такое суеверие: если художник нарисует или фотограф сделает снимок человека, то он как бы получает власть над ним. Вернувшись домой, художник может проткнуть иголкой сделанное им изображение и тот человек заболеет или умрем. В связи с этим вспоминаю два случая: в 1967-м году, путешествуя по Испании, я решил полететь на два дня в Марокко, в город Танжир. Не буду описывать мои впечатления об этой арабской стране, скажу только, что в полдень я пошёл на главный базар, считая, что это место должно быть самым интересным... К моему большому сожалению, все лавки оказались закрытыми, арабы, завернувшись в свои бурнусы отдыхали. Их фигуры показались мне достаточно выразительными, я раскрыл блокнот и стал их рисовать. Но тут вдруг появились с криком мальчишки. Их крик разбудил спящих арабов, они увидели меня, подошли, и стали меня ругать. Я показал им мои рисунки и постарался жестами объяснить, что я лиц не рисую, только фигуры. Это привело из в ещё большую ярость и один из них попытался даже вырвать блокнот из моих рук. Я дал им всем по дирхану (местная монета), деньги они взяли, но ругань не прекращали. Мне пришлось закрыть блокнот, сделать извиняющийся жест и уйти. Вслед мне неслась ругань и, я уверен, пожелания «чтоб ты сдох».

Наученный этим горьким опытом, я в дальнейших своих путешествиях был осторожен и просил разрешения. В Мексике я заплатил девушкам несколько пезо за право их сфотографировать. Думаю, однако, что они вскоре побежали к местной знахарке (по-испански — «бруха»), чтобы она сняла с них мой «сглаз».

Суеверие часто переходит в символику. Во время бурных политических демонстраций сжигаются не только портреты, но и чучела ненавистных президентов и политических деятелей. Связь личности и её изображения, таким образом, неоспорима. Она нашла свое воплощение и в литературе. Вспомним «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда.

Наконец, можно сказать, что художник, пишущий обнажённую натурщицу, «познает её». Все физические подробности её тела открыты ему, он может подчеркивать их, приуменьшать или целиком опускать. Иными словами, художник обретает какую-то власть над изображаемым им объектом. И это можно назвать уже не просто «кражей личности», а насилием над нею.

Вся портретная живопись служит лучшим тому примером. Степени «насилия» над личностью в ней чрезвычайно многообразны. Салонные живописцы приукрашают физический облик своих заказчиков. У некоторых из них возникают из-за этого угрызения совести. Знаменитый американский портретист Джон Сингер Сарджент сказал как-то, что чувствует себя сутенёром (по-английски «пимп»), продающим живопись богатому клиенту. В шутку говорят также, что вторая самая древняя профессия — профессия художника-портретиста. Самой древней люди называют проституцию. Однако, помимо салонного портрета существует и психологический портрет, в котором художник старается раскрыть характер человека. Делая это, он, естественно, даёт ему чисто личную, субъективную оценку, часто довольно беспощадную. Таким образом, салонный портрет можно назвать насилием со знаком плюса, психологический портрет — то же самое со знаком минуса. Среди наследия нашего замечательного художника Валентина Серова есть несколько портретов, которые называют портретами «злого Серова». Художнику часто приходилось ездить на дом к заказчикам, многих из них он не любил и вкладывал в их портреты свою нелюбовь. В западноевропейском искусстве двадцатого века мы находим многих живописцев, портретные работы которых, отличаются почти гротескным изображением человека. Таковы портреты кисти Оскара Кокошки, Отто Дикса и многих других немецких художников направления «Новая предметность». В американском искусстве «безжалостными» портретистами были художники Айвен Олбрайт, Джек Левин и художница Алис Нил.

Конечно, существует множество градаций между этими двумя полюсами — приукрашиванием и «разоблачением» человека... Но во всех случаях это можно назвать «вмешательством» в человеческую личность.

Закончу свою заметку двумя примерами полного невмешательства и полного вмешательства в изображение человеческого лица. Первый из них — из жизни: лет тридцать тому назад исследователи тропических джунглей реки Амазонка в Бразилии обнаружили там племя индейцев, совершенно отрезанных от остального человечества. Их развитие было на уровне каменного века. Они не знали принципа колеса, у них не было письменности, не было каких-либо искусств, они ходили нагишом и охотились на зверей ядовитыми стрелами, но не из лука, а выдувая их из трубочек стволов бамбука. Исследователи сражу же сфотографировали аппаратом «Полароид» и показали им фотографии из лиц. Но индейца не поняли, на что они смотрят, они не знали, что их лица могут быть изображены. Понятие портрета отсутствовало в их мышлении. Они не могли быть портретистами даже в самом примитивном смысле. «Святая простота!» можно воскликнуть.

Другой пример — анекдот, но основанный, я уверен, на действительном случае: в дореволюционные ещё времена в маленьком приволжском городке жил купец. И вдруг скоропостижно скончался. Вдова решила заказать у местного художника посмертный портрет мужа. «Сударыня, — сказал художник — дайте мне фотографии Вашего покойного супруга, чтобы я мог написать портрет». «Нет, — ответила вдова — мой Ванечка, Царство ему Небесное, в эти новшества не верил и никогда к фотографу не ходил». «Но как же я могу написать портрет без фотографий?» — воскликнул обескураженный художник. «А я вам моего Ванечку опишу» — сказала купчиха. Что было делать, художнику нужны были деньги, и он согласился. «Ванечка мой телосложения был крепкого, взгляд сурьёзный и борода черная с проседью». «А, может быть, вы назовёте какие-нибудь особые приметы?» — спросил её художник. «Да это и есть особые приметы» — ответила купчиха. Дура баба, подумал художник, но деньги были ему очень нужны. Придя домой, он натянул холст, написал мрачного мужика с чёрной бородой, проскреб в ней седые волосы и, когда краски просохли, понёс портрет к заказчице. «Вы уж не обессудьте, сударыня, старался как мог, трудно было...» — сказал художник и развернул портрет, уверенный, что купчиха его выгонит. Но та, взглянула на портрет, всхлипнула, перекрестилась и по-бабьи запричитала: «Ванечка, мой родненький, всего три месяца как помер, а как уж изменился-то!».

Что стало с портретом, история не рассказывать, но художник в этом случае выдумал личность покойника и это «перешло все границы допустимого». В каком-то смысле всё изобразительное искусство можно назвать «кражей» видимого нами мира, но... без жертв.